На мирном берегу

— Смотри-ка ты, жив солдат,..
— несколько военных из похоронной группы сгрудились над распластавшимся навзничь на снегу солдатом. Внимание их привлекло то, что у не подававшего никаких признаков жизни солдатика, попадавший на руки снег медленно и будто нехотя таял. Значит, теплится жизнь, а потому есть надежда, выживет.
Ранение сорок третьего года в окопе код Ржевом было не первым. Первый раз едва отошел после освобождения Тихвина. О той операции подробно рассказывает книга «В годы военные», написанная комдивом 65-й дивизии II. К. Кошевым. Книга, вошедшая в серию «Военные мемуары». Сейчас, бережно хранимая в семье, напоминает она старому солдату Великой Отечественной М. А. Ширяеву о горячих днях командира пулеметного взвода второго батальона 60 стрелкового полка.

Очередное же выздоровление было долгим. Контузия оставила след и намять на всю жизнь. Сейчас, с возрастом, все чаще и чаще напоминает головной болью. А тогда война просеивала солдат. Безжалостно хороня миллионы, призывала на фронт новые силы. ИI если осталась все же голода на плечах, значит, можно опять в строй.
В этот раз Михаил Александрович попал за Днепр в разведроту 74-ой гвардейской стрелковой дивизии. Московский писатель А. Я. Вольф потом, спустя почти сорок лет, подробно расскажет о действиях разведчиков в книге «Крушение Кернверка». На репродукции, святой со снимка из этой книги, запечатлены пять героев. разведчиков Щорсовской дивизии. Михаил Александрович бережно берет фотографию и будто молодеет: «Коля Бородин, Васька Дятлов, Ванька Ванюшин и Мишка Шейхутдинов здесь. Коля-то за «языком» не ходил, это не его обязанность была. А Дятлов первейший Друг. Друг необыкновенно надежный. И разведчик, каких поискать. Знаете, когда подбираешься к проволочным заграждениям, одному здесь никак. Проволока, разрежь ее, не придержав, звякнет, и вместо выполнения задачи захвата «языка» выйдет перестрелка, в которой не только свою жизнь оставишь, но и жизни ребят из групп захвата и прикрытия. Так что расчет должен быть точным: прыжок в траншею, одновременно свалить языка и закрыть ему рот. Сложнее вытолкать из окопа — сопротивляется, живой ведь, и долг свой тоже выполняет. А уж выбрался — деру давай. Опять же бесшумно. Тут и наступает черед действия напарника. Так как у первого исполнителя силы уже иссякли. Цена каждой секунды - жизнь, В траншею же, за которой неделю наблюдаешь, спускались по одному. Где сейчас мои напарники? Ваня Сорокин умер. Перестал и Василий писать. Но знаю, жив еще...»

Среди воинских наград есть у Ширяева орден «Красной Звезды», ордена Славы» первой и второй степеней, орден Отечественной воины первой степени, многочисленные медали «За взятие».., «За освобождение».., орден «Трудового Красного Знамени». За каждой наградой—люди, события. Беру наугад орден: «Михаил Александрович, о чем он Вам говорит?»

— Орден Славы второй степени как раз и напоминает события при взятии крепости Кернверк (каменный орешек). Вкратце поступок, оцененный этой наградой, выглядел так. Дали задание водрузить на стене Кернверка, окруженного десятиметровой глубины траншеей, красный флаг Вокруг то крепости враг давно разбит, а вот содержимое ее еще немецкой начинки, извергающей и очереди автоматные, и фаустпатроны. Что и говорить, выполнить непросто. Но солдаты, и я в том числе, приказы не обсуждали. И только одна мысль заполонила, кажется, все мое существо: «Поставить флаг любой ценой». Привыкшему прыгать в окопы разведчику (друзей моих в тот день рядом не было) выполнить это задание несколько проще. Прыжок в ров был неудачным — при падении выбило диск из автомата, а секунды опять же отмеряют время жизни. Несколько таких мгновений
— и я под прикрытием наших осадных орудий карабкаюсь на степу, изъеденную и изрядно подрушенную перестрелкой и взрывами. Судорожно достаю клочок кумача, наматываю на палку - и вот он флаг. А я уже в выбитом окне, уводящем в полость стены. У попытавшихся проследовать моим путем к стене молодым ребятам не хватает духа прыгать под 10-метровый откос. Они пытаются ухватится за повисший рядом не то канат, не то веревку, падают в ров, подстреленные снайпером «Орешка». Незабываема горечь того счета глухих падений: один, пять.., одиннадцать. Только что живых, провожавших меня парней... Звон моего ордена — это память им...

Еще не раз наблюдал я, как шли пацаны в атаку. Особенно Зееловские высоты помнятся. К концу войны стало все больше появляться на фронте молодых россиян 20—27 годов рождения. Своей кровью они окропили травы этих высот далекой Германии.

Военные дороги, славные и горькие, закончились для Михаила Александровича Ширяева, нынче жителя Среднебелой, вручением самим генералом Бокановым орденов «Красной Звезды» и «Славы» двух степеней.

Жившая в Свободном мать встречала вместо двух ушедших на фронт сыновей — одного. А голосила за муки обоих. Послевоенная жизнь захватила в свои круговорот. Работая на вагонно-ремонтном заводе, был комсоргом, затем избрали вторым секретарем Свободненского горкома ВЛКСМ, первым секретарем, инструктором политотдела Амурской железной дороги. Писал в газету, а вскоре, в 1952 году, стал заместителем редактора газеты «Амурский железнодорожник». Два года действительной службы в Китае — и снова журналистика: М. А. Ширяев — редактор «Амурского железнодорожника». После присоединения Амурского участка к Забайкальской железной дороге Михаил Александрович в 1959 году становится редактором Ивановской газеты «Коммуна», нынешнего «Амурца». До выхода на пенсию был вторым секретарем райкома партии, директором совхоза «Среднебельский», руководил ПМК, строившей птицефабрику, замещал директора завода ЖБН, откуда и ушел на заслуженный отдых и где еще девять лет трудился рабочим. Всюду за ним неотступно следовала и его жена Софья Романовна, вырастившая и воспитавшая двух сыновей, да осиротевшую племянницу.

О каждом этапе жизни можно рассказать очень много. Михаил Александрович, как многие его, сверстники фронтовой закалки, искренне боролся за общие идеалы, нередко не очень щадя себя и близких. Эта закалка не раз выручала — сказывалось умение сосредоточиться, собраться.

Сегодня у Михаила Александровича Ширяева юбилей — 70 лет. Он застенчиво почесывает затылок: старою, здоровье подводит. Да вот Соня — опора моя. Всю жизнь за мной промоталась и теперь рядом...

Приветливая, милая хозяйка угощает душистым чаем с клюквой, черникой, архаринским медом: «Сваты да родные не забывают, да и у самих ягод хватает...»

— Михаил Александрович, а как Вас «угораздило» в книгу-то попасть?

— Это все Вася Дятлов виноват. Побывал па встрече участников битв за Сталинград, повстречался с генералом Бокановым, Дмитрий Сергеевич познакомил его с писателем А. Я. Вольфом, который давно собирал материалы о действиях нашей дивизии. Вася сразу попал па карандаш чуткого к незаурядным людям писателя. Ну а Насилий, конечно, поведал ему о далеком Дальневосточном друге. Переписка с Вольфом кончилась тем, что я в 1982 году отправился в Москву на встречу с писателем и друзьями. У генерала я раньше не был. Приехал но адресу, стою у подъезда записку читаю. А он, Дмитрий Сергеевич Боканов, меня уже в окно увидел, узнал, встретил, обнял. Вот так появлялись подробности «Крушения Кернверка». Эта книга есть у моего сына, отдавал экземпляр в районный музей.

Ухожу. На журнальной столике остаются книги, которые взялся перечитывать Михаил Александрович: «В окопах Сталинграда» В. Некрасова, «Михаил и Мария» Б. Медового, «Берег» 10. Бондарева. «Это все про пас», — пояснил хозяин.

Бередят души ветеранов воспоминания. Юные еще вчера, сегодня опи отмечают свое семидесятилетие. Вот и Михаил Александрович уже юбиляр. Здоровья Вам, ветеран войны и труда, тепла и уюта дому и семье вашей.

Е. ПЧЕЛИНЦЕВА.