Память - вещь удивительная. Спроси сегодня любого старика, что произошло с ним вчера, не всякий вспомнит. Зато в деталях расскажет о своих детских годах, о том, что волновало, тревожило и радовало его в те дни. А уж у тех, кто пережил в детстве стресс, связанный с пережитой войной и голодными годами, когда работали с утра до ночи наравне со взрослыми, в памяти чётко отпечатался едва ли не каждый день. Наверное, потому, что, засыпая, они не знали - наступит ли для них день следующий. Так тонка была грань между жизнью и небытиём.

Детство, опалённое войной

1941 год. Лето. Раннее утро. Женщины нашего села встали доить коров. Включили радио. И вдруг! Торжественно-грустный, полный отчаяния голос Левитана:
«Внимание! Внимание!
Говорит Москва!
Говорит Москва!
Сегодня 22 июня 1941 года, ровно в четыре часа, без объявления войны, на нас напала гитлеровская Германия.»
Бомбили город Киев. (как поётся в песне – Киев бомбили ,нам объявили, что началася война)
Весь народ села высыпал на улицу, изумлённые лица, и вопросы: что? Когда? Где? Зачем? Что делать? Все в растерянности – не знали что делать? У кого спрашивать? Потом все люди кинулись к рупорам: слушали, плакали, слушали сводки с фронтов в газетах. И продолжали жить. Много народу забрали на фронт, в армию, остались старики и дети. В магазинах сразу всё исчезло с прилавков. Ели сё меньше и меньше, всё хуже и хуже. Дошло дело до того, что надо было идти на колхозные поля и собирать колоски пшеницы, оставшиеся после уборки на земле. Это всё бы ничего, если бы не председатель колхоза Остапенко Михаил. Он как вихрь, нёсся на коне верхом, с бичом в руках . Он гонял нас и бил. Мы, как вороны рассыпались по полю и падали на землю в кустах около речки, колоски отбирал, заставлял бросать их на землю, а нас, как овец, гнал с поля. Если чудом удавалось спрятать за пазухой пучочек колосков и не битым прибежать домой, была великая радость! Можно было сварить зёрна в супе и съесть. Собирали гнилую картошку на колхозных полях пекли какие-то вонючие пирожки, от которых потом тошнило и рвало.
1941,42,43й годы я училась а Ивановской средней школе №1
Мы сразу же начали изучать военное дело. Учились перевязывать раны, переносить раненых на руках. Сдавали нормы на значки: ГТО, ГСО, БГТО, БГСО, ПВХО(Готов к труду и обороне, Готов к санитарной обороне, Готов к противохимической обороне). Изучали винтовку, надо было уметь заряжать и разряжать её, учились стрелять. В 7ом классе мы (ученики без преподавателей) зимой дежурили ночью, в тулупах, с деревянными винтовками. Ходили всю ночь вокруг школы, было дано задание: «Если, вдруг, упадёт зажигательная бомба на крышу школы, надо залезть на крышу и сбросить её на землю». Дети, без взрослых, зимой, в такую длинную ночь ходили и ходили вокруг здания и поверьте, страха никакого не было. Как же! Мы с винтовками!
На уроках военного дела бегали быстрее всех, прыгали выше всех, сдавая нормы на значки. А с кокой гордостью носили эти значки!!! Как будто ордена.
Лето и осень работали на полях колхоза «Победим»
Садили капусту, пололи картошку, капали картошку, осенью сортировали зерно на зерноскладе, грузили его на машины, лопатили зерно, чтоб не сгорело в буртах. Узнали такие с/х машины как триер, сортировка. Работали с энтузиазмом, даже в мыслях никогда не было не пойти на любую работу.
В 1942 или в 43 году послали нас, учащихся, без старших в Черкасовку. Проработали мы там до сентября. Садили капусту, пололи овощи, потом на зерновом дворе только мы (учащиеся) и выручили колхоз и его председателя – старушку Тронь (имя, отчество не помню). Жили в каком-то доме большом, спали на нарах, с нами был какой-то бродяга-старичок с мальчиком. Мы ушли на работу, он нас обокрал, унёс все наши вещи, когда мы пришли с работы, у нас не было ни платьев, ни трусов, ни пиджаков – ничего!
В Ивановку по очереди ходили пешком по одному, а это 50км. Идёшь, бывало, песенки поёшь, никто никого не трогал, ничего и никого не боялись. Ушли весной, а вернулись домой осенью, радостные, довольные, что мы помогли Родине!
3 года ходили по селу из дома в дом, собирали тёплые вещи для фронта, кисеты, носовые платки, перчатки, рукавицы, деньги. Всё собранное сдавали в школу.
Для колхоза собирали золу, куриный помёт – удобрение для полей. Собирали пустые бутылки, чтобы на заводах заливать их горючей смесью и бросать под немецкие танки. Собирали макулатуру.
А когда я Рулёва Василиса Петровна поступила в 1943 году в Благовещенское педучилище! Это было всё! Мы, студенты, жили в не отапливаемом здании! Зима! Холодина! А мы в таком холодном помещении, где ночью совсем замерзала вода в ведре, если её удавалось набрать у горожан иногда. У нас был такой студенческий гимн:

Но лени никакой не было, нам нечего было одеть, чтобы сходить в театр, а стипендии 75 рублей хватало на один раз купить кусок хлеба, который со скоростью света съедали с солью и с водой в один момент. Умываться совсем не хотелось: после ночи, когда спали одетые в пальто, обутые кто во что, в нетопленном здании, а надо было утром идти во двор педучилища и умываться грязным снегом. Процедура не из приятных! Ничего! Выжили!
Кто жил дома зажиточно, те побросали учёбу и уехали по домам, а мы и дома были нищие – нам терять было нечего, мы старались учиться.
Однажды был такой случай. Послали нас на станцию грузить ящики для фронта. Мы пришли и спрашиваем у начальника: «А что мы будем грузить?». Он говорит: «Соль!».
-Дяденька, а нам дадите хоть маленько соли. Он говорит: «Погрузите, дам!» Мы старались, носили тяжеленные ящики, а когда закончили работу, он и говорит: «Молодцы, девочки, хорошо работали, да жаль, что соли не могу вам дать, это были – гранаты».
С 1 нюня по 30 августа работала я на Лесозаготовках Зейского района на лесоучастке «Буго». Со мной вместе работали Надежда Исаевна Казаренко и Лидия Петровна Киселёва. Пилили лес, кололи, грузили в трюмы пароходов. Всё лето босиком ходили, обуви не было. Кругом столько змей было! Ужас! Ляжешь спать, потушишь лампу, а она из-за печки ползёт, шипит, метит лечь с людьми, погреться. Одному рабочему змея заползла в кальсоны, вытянулась вдоль ноги, пригрелась и заснула, а он проснулся: «Что такое холодное вдоль ноги?» потихоньку расстегнул кальсоны, да как вскочит, а змея только шмяк на пол, укусить не успела. Укус был такой болезненный – всегда возили верхом на лошади по тропинке в село Умлекан к врачу. Мальчишки жарили их на костре, вешали это жаренное кольцо на палку и гонялись за девчонками, а мы орали и убегали.
Я была поваром. Однажды пошла за водой на Зею, зашла почти по пояс, чтоб почище воды набрать, смотрю какой-то круг обручей рядом со мной воду баламутит, присмотрелась, а это клубок змей водяных. Я орать и убегать!! Больше на глубину не заходила, с берега наберу ведро воды и пошла кашу гречневую варить. ( Всё лето!! Ели только гречневую. И за то спасибо!).
Учительница, которая нас сопровождала на лесозаготовку, испугалась змей (она всегда за моей спиной, а спали мы на полу). Как-то пристал к нашему берегу пароход, девчонки загрузили его трюм дровами, учительница сказала нам: «Поеду в педучилище, привезу Вам стипендию». Да как ехала и только мы её видели! Когда мы вернулись в педучилище, она уже с работы уволилась.
На лесозаготовки ехали, нам хоть выдали яичный порошок, такой вкусный! Мы его быстренько съели. На одной из остановок, пока пароход загружался лесом, я с подружками вылезла из каюты и побежали мы на ГРУ в лес за земляникой. Земляника в тайге такая высокая, стебель сантиметров 50 или 70. Ягоды! Крупные! Аукались, аукались, а потом подружки на пароход побежали, а я осталась одна. Боже! Я сроду не была в лесу, кричу, бегаю взад, вперёд, никого нету. Побежала по тропинке всё дальше и дальше от парохода, тайга уже такая густая – не пролезть, слышу петухи поют, собаки лают, я догадалась что прибежала к какому-то селу, это за 4 км. От парохода по реке. Я Назад!! По такой чащобе, еле пролазила! Выбегаю на возвышенное место, смотрю заключённые строят дом. Я спросила: «А где пароход?». Они говорят: «А во внизу». Спустилась я к реке, зашла на пароход, а там все плачут, что меня нету и просят капитана: «Подождите, пожалуйста, у нас девчонка потерялась!». Я легла на нары и проспала двое суток! Не просыпаясь. Все испугались, думали, что я умерла.
А с лесозаготовок шёл пароход «Лермонтов» уже шуга в верховьях Зеи шла, лёд плыл по реке. Нам уже учиться надо, а мы раздетые и разутые, голодные – есть совсем нечего. На дорогу нам никто ничего не дал. Девочки у местных жителей наворовали немного картошки, а соли-то нету! А капитан и не собирается нас брать! Старшего нету, ответственность на себя он не хочет брать за нас, а мы баржу лесом загрузили, спрятались в трюм и не вылазим, хоть нас убей! Мы плачем, просим капитана: «Дяденька, вы видите, уже зима на подходе, а мы раздетые и разутые». Кое-как он нас взял. Тронулись в путь. Плыли до Благовещенска 14 дней. Картошку пекли у шкипера на плите. Напечем, а она не солёная, наедимся и блевать.
Дотянул нас «Лермонтов» до свободного. Вылезли мы из трюма, побежали на базар, быстренько училищные суконные одеяла променяли на хлебушек и за считанные минуты съели его. .
С горем пополам добрались по педучилища, там выстроили нас в шеренгу (хоть бы кто из дирекции спросил: «Как вы, девочки, там целое лето работали?») Никто ни звука об этом а сразу: «Где одеяла?». Езжайте по домам и везите одеяла! А у нас их и дома сроду не было, что толку ехать. С каждого со стипендии вычли.
Три года учились- три года пешком ходили из Благовещенска в Ивановку. Машин было очень мало, да и платить было нечем, вот и ходили пешком. Приду домой летом и сразу на рыбалку на Будунду, ловить рыбку на суп. В городе (после получения стипендии) бегом на базар за стаканчиком сои или лепёшки из гнилой картошки. Голод, холод, во всём нужда сопровождали нас везде и всюду. Денег дома никогда не было.
На 100-летие педучилища мы трое: (Я, Казаренко Н.С., Киселёва Лидия Петровна) ездили. Я подарила их музею такое красивое китайское покрывало!!! Все студенты так хлопали в ладоши, радовались! Я им рассказывала о нашей жизни в «педе» во время воны и пела наш гимн студентов, танцевала. Получился целый концерт. А бывшие мои ученики Ивановской средней школы, теперь очень уважаемые учителя, Романова Л.Г. и Кантемирова Л.И. засыпали меня красивыми подарками.
Обо всём в нескольких словах не расскажешь, что мы пережили в своей жизни.
33й – голодный год, основная пища – лебеда.
38й – репрессии (отца забрали, посадили ни за что)
41-45й – ВОЙНА. Помню один мальчик пас коров, а уже выпадал временами снег, а он босиком. Так приходилось ноги греть в коровьем кизяке, он горячий, ноги поставит в коровью лепёшку и греется. А в школу пришёл в одном обрезке от сапога отцовского, а в другом обрезке от валенка старого. Мы в войну ходили на речку, серпами жали траву и топили печки. Спали на соломе на полу, все в вповалку.
Как вспомню, что в седьмой класс пошла учиться босиком, стриженная наголо (вши заедали, струпы на голове неизвестно от чего) ужас! Сейчас трёхлетний ребёнок понимает, что надо красивое платье надеть, бантики, ленточки, ботиночки, носочки, а я невеста уже, босиком и голомозая. А пошла работать? Надо в класс заходить, мне 17,5 лет, на мне пиджак не по размеру, юбка 54 размера и голое тело! Одна манишка на шее! Как заходить в класс в таком одеянии? Работала в 2 смены и старшей пионервожатой, пошла получать зарплату, а мне говорят: «Василиса Петровна вы должны 3 рубля бухгалтерии» Вот так.
Да, жизнь я прожила в очень трудное время, но без трудностей, наверное, и жить было бы неинтересно. Трудности и невзгоды нас воспитали и закалили.